Четвертое мая.

Резкий звонок вывел меня из отрешенного состояния. Последние полчаса я созерцала Лешкину спину и, надо признать, делала это с удовольствием. Абсолютно не помню, что говорила нам Стрекоза. Записав домашнее задание, я захлопнула дневник. Алешенька… Нет, больше так продолжаться не может.

Катерина смотрит на меня насмешливо. Все-то она видит! Впрочем, секретов у нас давно уже нет.

Обязательно надо выбежать из школы раньше Лешки. Поспешно бросив учебник и тетрадку в сумку, срываюсь с места. Катюша даже не спросила, куда это я — зато вечером устроит допрос с пристрастием. Ну и ладно.

Проходя между двойными дверями школьного подъезда, я стала невидимой. Вышла за калитку, бросила сумку под дерево. Сделала ее большим серым булыжником — а то не найду потом, при моей рассеянности… Сама вспорхнула повыше и превратилась в синицу. Вообще-то, в нашем городе редко увидишь синичку в начале мая, но об этом, похоже, знают только учителя биологии и такие идиотки, как я. Усевшись на ветку дерева у дорожки к Лешкиному дому, я стала ждать.

Мимо шли знакомые и незнакомые люди, и наконец появился Алешка.  О его приближении я и не глядя узнаю, что-то неуловимо меняется в воздухе, и сердце начинает стучать быстрее. Но на этот раз я его увидела. И — порх — спустилась с дерева и села на его плечо. Ткань школьного пиджака оказалась неожиданно скользкой, мне пришлось изо всех сил колотить крыльями по воздуху. Лешка отшатнулся, я вцепилась коготками в пиджак и все-таки удержалась. Он замер. Его глаза были совсем близко, никогда не видела их с такого расстояния, разве что во сне. Ресницы длинные и пушистые, как у девчонки.

Алешка медленно протянул ко мне руку, и я перепрыгнула на нее. Удивительные руки, сильные и надежные. На правой — треугольный шрам. Я очень хорошо помню его еще с прошлого года, когда мы с Лешкой сидели за одной партой. Откуда этот шрам, Лешка так и не признался.

Огромный указательный палец легко прикоснулся к моей голове, скользнул по перышкам на спине. Может, мне остаться синицей, позволить ему посадить меня в клетку… Будить его чириканьем, видеть его весь день, любоваться им, когда он засыпает. Научиться говорить “птичка хочет кашки”.  А он будет наливать мне воду, сыпать просо в кормушку, чистить мою маленькую тюрь…

Я взлетела с этой замечательной ладони. Алешка немного постоял, глядя вверх, покачал головой и пошел дальше. Он направлялся домой.

Птицы, даже очень маленькие, летают быстрее, чем ходят люди. Я поднялась к его окну на пятом этаже раньше, чем он вошел в подъезд.

Комнату его я знала прекрасно.  Когда-то, лет восемь назад, мы дружили, ходили друг к другу в гости. Потом подросли, дружба между мальчиком и девочкой приобрела другое значение, и мы перестали общаться. А полтора года назад я влюбилась в Игоря. Он это заметил, попросился за мою парту. Разумеется, я согласилась, но через пару месяцев поняла, что он не только пользуется мной (я с удовольствием решала ему контрольные по химии и математике), но и насмехается почти в открытую. Страшно оскорбившись, я перед серьезной контрольной по химии пересела за другую парту. К Лешке, как к бывшему другу. И сама не заметила, как попалась.

Я близорука  и золото вижу, только когда его подсунут прямо под нос. А Лешка был тихий и незаметный. У него гуманитарный склад ума, и, прекрасно разбираясь в литературе и истории, он плавал, когда дело доходило до обожаемых мной предметов. Он никогда не списывал, даже в отчаянных ситуациях. К середине урока, справившись со своими задачами, я принималась за его вариант. Молча протягивала листок с решениями. Он долго читал, а потом (на контрольной!) спрашивал: “почему ты здесь сделала так?” — или: “что это за формула?”. Он был сильным, жутко обаятельным, он был стеснительным до смешного, в конце концов, он был джентльменом. Через месяц я уже не понимала, почему девчонки не вешаются на него стаями, а еще через месяц я заметила двух соперниц, к наличию которых Лешка относился с мягким юмором. Все было так хорошо! Я разговаривала с ним каждый день и таяла под его взглядом. Я была уверена, что это продлится вечно, и не торопилась выяснять отношения. Но пришла весна, за ней летние каникулы, а осенью Лешка, к моему изумлению, пересел за парту к Жене. Конечно, Женя был его лучшим другом, но ведь мы практически договорились, что будем сидеть вместе…

Отношения наши не прекратились, но стали совершенно непонятными. Мы перешучивались, иногда до язвительности. Порой мне казалось, что он отвечает мне взаимностью, а иногда я впадала в отчаяние. Частенько по вечерам я, невидимая, маячила перед его окном. Лешка читал, слушал музыку, болтал по телефону, а я любовалась им и гадала: “любит - не любит”. Тогда и изучила его комнату в мельчайших подробностях.

Влетев в открытую форточку, я опустилась на письменный стол. Груда учебников вперемежку с тетрадками. Безобразие, прямо как у меня. Под настольной лампой пристроился стакан с карандашами и ручками. А к ее металлическому абажуру обычной скрепкой была прикреплена открытка. Сердце ахнуло куда-то в живот, потом восторженно подпрыгнуло к горлу. Эту открытку я отправила к его дню рождения, седьмого марта. А он прицепил ее к настольной лампе. Неужели это не сон?!

Это был не сон. Стук двери привел меня в чувство. Я аккуратно взяла открытку клювом (в такие моменты понимаешь, для чего человеку руки) и взлетела на люстру. Снимая на ходу пиджак, в комнату вошел Лешка. Он взглянул на качающуюся люстру и увидел меня. Глаза его метнулись к настольной лампе, потом к форточке. Осторожно пройдя через комнату, чтоб не спугнуть глупую птицу, Алешка закрыл окно. Затем он обратился ко мне:

—                       Ничего помягче для своего гнездышка ты не нашла?

Я покачала головой и отрицательно пискнула — кто ж вьет гнезда в мае. У Лешки глаза на лоб полезли. Потом он, видимо, решил, что это ему почудилось, ведь легче поверить в обман зрения, чем в разумную синицу.

— Отдай пожалуйста, это письмо от любимого человека, — произнес он очень серьезно.

Я разжала клюв и открытка мягко спланировала на пол. Алеша поднял ее и установил на прежнее место. Значит, она действительно ему дорога. Значит… Не помня себя от радости, я кувыркнулась в воздухе и села на подоконник. Лешка задумчиво посмотрел на меня и открыл форточку.

Вернувшись домой, я никак не могла найти себе занятие, чтобы убить время до вечера. День тянулся и тянулся, даже не пытаясь ускорить свой неторопливый шаг. Братец безуспешно пытался растормошить меня новыми компьютерными играми. В пять заявилась Катюша и вытащила меня на улицу. Но даже ей не удалось вернуть меня в привычную колею, и в конце концов мне стало казаться, что все часы в городе остановились, и майское солнышко зависло над землей в ожидании каких-то великих свершений.

Но даже самый длинный день имеет свой конец, и вот за окном появился первый намек на сумерки. Темнело непривычно медленно, будто небо тщательно прокручивало каждую вечернюю секунду по несколько раз. Наконец отыграл закат, и над тусклыми окнами возникла нахально ухмыляющаяся луна.

Моя семья еще не ложилась спать, но я притворилась уставшей, погасила свет в нашей с братом комнате и наскоро сотворила в кровати собственный фантом. Маму это, конечно, не обманет, но я надеялась, что она и не станет заходить к нам, а для Владика сгодится.

Осторожно выбравшись из дома, я невидимкой подлетела к Лешкиному окну. Лешка еще не спал, настольная лампа выхватывала из полутьмы круглое желтое пятно. В знакомую форточку я влетела мушкой, тут же опустилась на пол и снова стала собой, естественно, оставаясь невидимой. Лешка читал. Неслышно подойдя к нему, я через плечо заглянула в его книгу. Из бисерных нитей повествования выплыла тьма, пришедшая со Средиземного моря, и накрыла ненавидимый прокуратором город. Появился соблазн пристроиться рядом и окунуться в мир, где царствуют Воланд и бродяга Иешуа Га-Ноцри. Но около меня сидел Лешка. Несколько минут я смотрела на него, пока в горле не образовался комок, мешавший мне дышать. Тогда, отступив на шаг, я прошептала: “Алешка…”. Леша оторвался от книги и со вздохом подпер голову рукой. Замирая от волнения, я услышала: “Леночка…”. “Алешенька, мой хороший!” — отозвалась я. Лешка зажмурил глаза, потом вскочил и огляделся. Подошел к окну и уткнулся лбом в стекло, сжал кулаки. Снова раздался вздох.

Я осторожно выпорхнула в окно. Приземлившись перед телефонной будкой, я набрала пять цифр. Где-то затрещал звонок.

“Да?” — сказала трубка.

— Лешка, привет! Извини, что так поздно, но мне показалось… Мне послышался твой голос… Наверное, это очень глупо.

Молчание. Затем неестественно спокойно он спросил:

—                       Ты дома?

—                       Я в телефонной будке у твоего подъезда.

—                       Я сейчас спущусь. Подожди.

В трубке взорвались короткие гудки. Я слушала их, и мне казалось, что это стучит сердце Вселенной. Маленькая мерцающая звездочка слетела с неба и опустилась мне в ладонь.

Все совпадения имен и описаний внешности не являются случайными.